Художественные книги и рассказы о нарядах, портных и подобных интересностях

[Мисс Лу]

В сети на мой запрос КАК ЗАРАБОТАТЬ ПОРТНИХЕ нашлась вот эта страничка, про труд английских портних в 19 веке.
http://b-a-n-s-h-e-e.livejournal.com/232433.html
В Англии 19го века выбор профессии для девушки из рабочего класса был ограничен - фактически, она могла податься в служанки, работать в магазине, шить на заказ или идти на панель. Еще можно было таскать вагонетки в шахте, но это уж совсем непрестижное занятие. На фоне таких карьерных перспектив работа швеей казалось наиболее достойной. Шитье считалось символом женственности.

 

Даже дамы из высших слоев общества не гнушались шитьем и в особенности вышиванием, так что работая портнихой, женщина не роняла своего достоинства, не вторгалась в чисто мужскую сферу .

 

Можно выделить несколько основных категорий, к которым относились портнихи 19го века. Во главе иерархии были швеи, обслуживавшие королевский двор. Чуть ниже на карьерной лестнице находились женщины, работавшие в цехах при больших магазинах. Спустившись еще ниже, мы увидим портних, трудившихся в небольших магазинах в Ист Энде, где из бедняжек выжимали все соки. Некоторые швеи трудились в частном порядке, работая над заказами у себя дома (судя по картинам, в крошечных квартирках с узкими окнами). Портнихи редко зарабатывали достаточно, чтобы отложить на черный день, а многим едва хватало на еду. Например, парижане называли кусок сыра Бри "котлетой портнихи", потому что кусок сыра и чашка кофе иногда составляли весь ее дневной рацион (для англичанок это была чашка чая и селедка). Мясо появлялось на столе только раз в полгода. Условия труда были зачастую ужасающими. С появление швейной машинки производительность труда портних возросла, но "Зингер" тоже стоил недешево. Например, среднестатистическая портниха, обслуживающая небогатых клиентов, шила рубашки за 7 пенсов за дюжину. Чтобы хоть как-то держаться на плаву, ей приходилось работать с 7ми утра до 11 вечера. Летом было проще чем зимой, когда темнеет раньше, потому что свечи тоже стоили денег. За этот промежуток времени она успевала сшить 2 дюжины рубашек. Таким образом, в день портниха могла заработать 1 шиллинг и два пенса. Но из своих еженедельных заработков ей приходилось вычитывать 2 шиллинга и 6 пенсов за аренду швейной машинки плюс еще шиллинг за смазку для машинки и за нитки. Чем выше на карьерной лестнице находилась портниха, тем больше она зарабатывала. Тем не менее, немногие портнихи могли позволить себе платья из роскошных тканей, с которыми они, быть может, работали ежедневно. Даже содержательницы дорогостоящих ателье старались выжать из работниц побольше, а заплатить поменьше. Поскольку работа швеи отчасти сезонная, в течении нескольких месяцев они могли проводить почти без заказов. Зато как только начинался Сезон и дамы бежали обновлять туалеты, портнихи трудились день и ночь, иногда падая в обморок от усталости.

 

Из-за тяжелых условий труда, напряжения - а что если не уложишься в срок? - и скудной оплаты, некоторые женщины предпочитали махнуть на честный труд рукой, накинуть шаль поярче и отправится на улицу. Истории были похожи одна на другую - девушка, обычно из сельской местности, приезжает в большой город, где становится жертвой нанимателя-развратника, затем пытается шить за гроши, но в конце концов подается в проститутки или умирает. Например, такая история - молодая вдова с ребенком пыталась заработать на жизнь пошивкой рубашек, воротничков, и т.д. Так же она мастерила подушечки для булавок и продавала их на улице, таская ребенка с собой. Время от времени у нее не было крова над головой. Конечно, она могла попроситься в работных дом, но это означало разлуку с ребенком - детей и родителей в работных домах держали отдельно - да и вообще окончательную капитуляцию, полное признание того, что жизнь тебя растоптала. Но одной зимней ночью женщина не выдержала и все же направилась в работный дом, но даже там ей отказали, потому что у нее не было специального допуска. Тогда ей уже ничего не оставалось делать, как идти на панель.

 

 

 

Другие истории про портних тоже были у всех на устах. В октябре 1843го года в "Таймс" появилась статья про швею, которая заложила платье заказчицы, чтобы купить еды своему голодающему малышу. Двумя месяцами спустя другая портниха убила своего ребенка и покончила с собой. В обществе началась настоящая истерия. По раздачу, как обычно, попались евреи - газеты часто обвиняли еврейских торговцев в эксплуатации несчастных англичанок. Как обычно, проще найти козла отпущения, чем выносить вердикт всей стране. Для первых феминисток бедная швея стала символом лицемерия общества, которое с одной стороны запрещает женщинам работать, значительно ограничивая выбор профессии, а с другой вынуждает их заниматься изнурительным трудом.

 

Известное стихотворение Томаса Гуда "Песня о Рубашке," опубликованное в 1843 году, повествует о тяжкой участи швеи. , в переводе Багрицкого.

 

От песен, от скользкого пота -
В глазах растекается мгла.
Работай, работай, работай
Пчелой, заполняющей соты,
Покуда из пальцев с налета
Не выпрыгнет рыбкой игла!..

 

Швея! Этой ниткой суровой
Прошито твое бытие...
У лампы твоей бестолковой
Поет вдохновенье твое,
И в щели проклятого крова
Невидимый месяц течет.

 

Швея! Отвечай мне, что может
Сравниться с дорогой твоей?..
И хлеб ежедневно дороже,
И голод постылый тревожит,
Гниет одинокое ложе
Под стужей осенних дождей.

 

Над белой рубашкой склоняясь,
Ты легкою водишь иглой,-
Стежков разлетается стая
Под бледной, как месяц, рукой,
Меж тем как, стекло потрясая,
Норд-ост заливается злой.

 

Опять воротник и манжеты,
Манжеты и вновь воротник...
От капли чадящего света
Глаза твои влагой одеты...
Опять воротник и манжеты,
Манжеты и вновь воротник...

 

О вы, не узнавшие страха
Бездомных осенних ночей!
На ваших плечах - не рубаха,
А голод и пение швей,
Дня, полные ветра и праха,
Да темень осенних дождей!

 

Швея! Ты не помнишь свободы,
Склонясь над убогим столом,
Не помнишь, как громкие воды
За солнцем идут напролом,
Как в пламени ясной погоды
Касатка играет крылом.

 

Стежки за стежками, без счета,
Где нитка тропой залегла.
- Работай, работай, работай,-
Поет, пролетая, игла,-
Чтоб капля последнего пота
На бледные щеки легла! ..

 

Швея! Ты не знаешь дороги,
Не знаешь любви наяву,
Как топчут веселые ноги
Весеннюю эту траву...
...Над кровлею - месяц убогий,
За ставнями ветры ревут...

 

Швея! За твоею спиною
Лишь сумрак шумит дождевой,-
Ты медленно бледной рукою
Сшиваешь себе для покоя
Холстину, что сложена вдвое,-
Рубашку для тьмы гробовой...

 

- Работай, работай, работай,
Покуда погода светла,
Покуда стежками без счета
Играет, летая, игла...
Работай, работай, работай,
Покуда не умерла!..

 

Там тьма картинок интересных, сходите, получите интеллектуальное удовольствие, и может быть, кто-то воспрянет духом от того, что не в Англии 19 века живет и трудится)))

Изменено 13 июня, 2012 пользователем AngelA

[Утро]

Портнихи

 

Не говоря уже о годах войны, в первое десятилетие после неё бесполезно было искать в мариупольских магазинах готовое дамское платье, блузку или, тем более, пальто. Такие вещи можно было купить в Мариуполе разве что на «толчке» - огороженной площадке на главном и старейшем в городе базаре, где торговали всем тем, что можно одевать, обувать, на чем спать, в чем готовить пищу, чем стирать, украшать быт и тому подобное, что обозначалось придуманным в советскую эпоху словечком – «промтовары». Где базар находился? А там, где в начале проспекта Ленина стоит здание канувшего в Лету ДОСААФа, а также вся площадь за ним.

 

Вот на этом-то «толчке» мариупольские модницы и могли прикупить себе наряд. Это могло быть крепдешиновое платье – последнее достояние какой-нибудь вдовы, сохранившиеся с довоенных времен, или наряд из белого льняного полотна, излюбленное облачение пожилых интеллигенток, переживших революцию семнадцатого года, можно было встретить также «трофейные платья и костюмы», привезенные из Германии демобилизованными офицерами, реже - солдатами. Здесь можно было встретить юбку, перешитую из офицерской диагоналевой гимнастерки, блузку из парашютного шелка, «шикарный» жакет, сооруженный из портьеры. Для краткости скажем, что фасоны дамского ассортимента «толчка» по временным меркам простирались от начала века двадцатого до его середины, не пропуская ни единого этапа перемен в модах. Но и это еще не все – из-под полы можно было купить отрез ткани, в том числе и входящего в моду штапельного полотна.

 

Итак, обнова приобретена. Если что-нибудь готовое - а оно далеко не всегда подходило по размеру, - приходилось что-то подрезать, подшивать, что-то доставлять. Хорошо, когда счастливая обладательница нового наряда или куска ткани «дружила» с ножницами и иголкой. А если – нет? Что тогда делать с куском ткани? Вот на эту тему и пойдет разговор. Исполнение фасонов той поры требовало большого мастерства - сложный крой, всевозможные украшения: воланы, оборки, рюши, аппликации, фестоны, плиссе. И только опытные портнихи – их называли в народе модистками - могли воплотить мечту или каприз заказчицы в реальный наряд.

 

В то достославное время в нашем городе существовали швейные мастерские под громким названием - ателье мод. Их было очень мало, но они были. Однако пользовались ими местные модницы почему-то неохотно – то ли дорого было, то ли не устраивало качество исполнения заказов, но факт остается фактом – туда мало кто обращался. И вся нагрузка ложилась на модисток, практикующих, так сказать, частным образом. Занятие это для них было сопряжено с неприятными обстоятельствами. Дело в том, что всякая ремесленная деятельность облагалась таким налогом, что мастеру или мастерице, заплатив его, не всегда оставалось достаточно средств даже на скромное пропитание. Тем более для портних, у которых не всякий месяц были заказчики. Вот и шла между ними и фининспекторами незримая борьба. Первые придумывали, как обойти уплату налога, а вторые старались выследить нарушительницу закона, а если такое удастся, получить взятку.

 

Одна из модисток, назовем ее, допустим, Варварой Степановной, принимала заказы только от тех клиенток, у которых дома были швейные машины. Так она и кочевала по Мариуполю из дома в дом, зарабатывая себе на кусок хлеба. Ее привечали не только за то, что она хорошо шила, но и за осведомленность в делах и событиях многих мариупольских семейств, сообщения ее всегда были только хорошего и наилучшего содержания. Это гарантировало, что и из этого дома не будет «вынесен сор из избы».

 

Ходила в былую пору байка, как Ангелина Матвеевна – едва ли не самая популярная портниха у мариупольских модниц – была «застукана» фининспектором. Она сметывала детали будущего платья, когда в дверь кто-то вкрадчиво постучался. Ангелина Матвеевна выглянула в окно и обмерла. У порога ее дома стоял ее враг – фининспектор, а на столе у нее лежит явная «улика» - наполовину сметанное произведение ее искусства. «Произведение», которое ни по росту, ни по объему не могло шиться для себя. Что делать? Решение пришло само собой. Ангелина Матвеевна открыла верхнюю крышку пианино и сунула внутрь инструмента свою скомканную недошитую работу. Теперь можно было открывать дверь. Представитель власти поздоровался, сел без приглашения за стол, и завел разговор о том, о сем. И тут хозяйка квартиры увидела - на столе остались предметы ее ремесла: наперсток, сантиметр, подушечка с воткнутыми в нее иголками и булавками, мелок. Однако гость делал вид, что ничего не заметил. Он обвел взглядом комнату, лениво подошел к пианино, открыл клавиатуру, ткнул несколько раз пальцем в клавиши. Вместо звона струн послышались глухие удары молоточков о что-то мягкое…

 

Не все детали будущего наряда модистки делали сами. Например, плиссе - мелкие, заложенные одна на другую параллельные складки на материи – они заказывали Эстонке, так называли мастерицу, у которой национальность превратилась в имя собственное. Как ее звали на самом деле, никто не знал. Более того, из тех, кто заказывал ей плиссе, никогда ее не видел. Известен был только небольшой домик на Мало-Садовой улице, в котором она обитала. Было ли это строение ее собственностью или она квартировала здесь у хозяев – оставалось загадкой. Впрочем, никто из портних не пытался проникнуть в тайны Эстонки. А как же удавалось делать заказы? Да очень даже просто. Подходили к домику Эстонки, вызывали ее троекратным деликатным стуком в окно. Край белоснежной накрахмаленной занавески чуть-чуть отгибался и тут же падал. Открывалась узкая форточка в окне, высовывалась сухонькая кисть руки, тонкие цепкие пальцы принимали заказ – пакетик с полосками ткани для плиссировки и деньгами за работу. Модистки знали, что за выполненным заказом нужно будет прийти завтра, в то же самое время.

 

Работа у портних была нервная. Мало того, что они жили в постоянном страхе быть «застуканными» фининспектором, нужно было не ошибиться в раскрое платья, чтобы для него хватило материала. Да и заказчицы попадались часто капризными. Многие из них, имея комплекцию Одарки из оперы «Запорожец за Дунаем», хотели выглядеть как Любовь Орлова – советский эталон женской красоты. Атрибуты портняжного ремесла – манекены, на которых производилась подгонка деталей изделия, исчезли из употребления портних-одиночек еще в первые годы индустриализации, когда началось наступление на ремесленников. Исчезли потому, что наличие в квартире манекена в квартире прямо указывало на то, чем занималась обитательница квартиры. Поэтому приходилось первичную сметку, например, притачивание рукавов, производить на ком-то из близких – сестре, взрослой дочери, а если не было таковых под рукой, то и на подростке-мальчишке.

 

Но были и такие портнихи, которые не хотели связываться с заказчицами, а может, просто не обладали достаточным мастерством. Представительницей такой разновидности профессии была Марта Ивановна. Она занималась шитьем флотских брюк. Этот предмет мужской одежды пользовался спросом местных франтов. В таких брюках, а еще в белой сорочке, в распахнутый ворот которой выглядывали полоски матросского тельника, к тому же иногда еще в фуражке-мичманке на голове «модники» щеголяли на проспекте Республики летними вечерами.

 

Эту радость лжеморяков Марта Ивановна изготавливала в будние дни, а в воскресенье выносила их на «толчок». Она была бездетной вдовой, на иждивении которой была старшая сестра – выпускница мариупольской Мариинской женской гимназии, считавшая зазорным заниматься портновским ремеслом и домашними делами, ее дочь – актриса местного театра, брошенная очередным мужем, малолетняя внучка сестры, а еще сын сестры семнадцатилетний даун Валька. Именно Валька, как ни странно, был главным помощником Марты Ивановны. Пока его тетка торговала, он шатался по «толчку». Но это не было пустым времяпрепровождением. Дело в том, что власти запрещали торговать ремесленникам своими изделиями. За тем, чтобы этот запрет не нарушали, следила милиция. И в задачу Вальки входило вовремя предупредить тетку о приближении милиционера, дабы она успела спрятать брюки в кошелку, наполовину заполненную рваньем. Но однажды Марту Ивановну все-таки страж порядка потащил в участок. Одной рукой он вел задержанную, а в другой нес вещдок – новенькие флотские штаны. Валька, наблюдая эту безрадостную картину, поплелся вперевалку в участок. Там он увидел заплаканную тетушку и злополучные брюки на столе у начальника. И тут Валька проворчал: «Дура, зачем купила мне эти штаны. Я ж тебе долбил, долбил: большие они на меня». И к милиционеру: «Начальник, отпусти ее, это я послал тетку продавать штаны». Тетка была отпущена…

 

Героини этого повествования давно ушли в мир иной. Они, конечно, не могли предположить, что наступят такие времена в нашей стране, что портняжным ремеслом можно будет заниматься открыто и даже почетно.

[TAHR]

Александринка, огромное спасибо за ссылку на книгу. Прочла за 1 день, бедный муж ходил не кормленный

[Ринджел]

Бесподобно!

[halinavoicehovska]

Обратная сторона луны.
автор HalinaVoicehovska

 

Ах, как он красив! Какое умное, благородное лицо! Какое великолепное, сильное тело! Какая чувственность, какой талант! МОЙ МУЖ!!! СОЛНЦЕ МОЕ!!!
-Я соскучился по тебе, дорогая! Тебя никогда нет дома! Где ты была? На работе? Как ты можешь целыми днями сидеть в этом ужасном магазине? Хоть бы это был какой-нибудь приличный бутик, или фирменный салон – что-нибудь изысканное, интересное. Нет же – убогая лавчонка, торгующая жутким тряпьем. А вдруг тебя увидит там кто-нибудь из знакомых? Я понимаю, что мои знакомые в такие магазины не ходят – но вдруг? Я соскучился! Мне хочется видеть тебя по утрам. Ты принесла бы мне кофе в постель…. Мы могли бы вместе позавтракать…. Зачем тебе этот дурацкий магазин? Зарплата? Ну, не знаю…. Думаю, в хорошем бутике платили бы больше…. Как туда устроиться? Можешь сказать, что ты жена самого Манжинского, это привлекало бы покупателей…. Конечно, ничего стоящего ты не найдешь, если будешь сидеть в этом магазине. Иди ко мне, дорогая, я так по тебе соскучился….
Я ушла из магазина. Конечно, ни в каком бутике меня не ждали, и работы я так и не нашла. Нет, в принципе — работы полно! Но мне-то нужно такую, чтобы по утрам я была дома. Могла спокойно приготовить мужу завтрак. Проводить его на работу, если вдруг у него будет работа. Работы, впрочем, не было и у него — зато мы весь день были ВМЕСТЕ! Каждое утро я просыпалась, и смотрела на мужа в радостном изумлении – мой сладкий, СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

-Что у нас сегодня на завтрак, дорогая? Каша? Ну что это такое? Опять каша! Мне полезнее что-нибудь легкое, но питательное. Белое мясо, салатик!… У меня сегодня пробы – представляешь, новый сериал, исторические костюмы… может быть, нужно будет танцевать! А ты – каша…. Как я могу танцевать, наевшись твоей каши? Могла бы приготовить мне что-то съедобное, а не эту твою кашу…. Ладно, не суетись, я зайду в кафе, дай мне денег…. Перебьюсь как-нибудь, не расстраивайся, киска….
Мы долго целовались в прихожей, и желали друг другу удачи, и завязывали на счастье узелки на моих волосах. Потом я перекрестила закрывшуюся за мужем дверь. И еще раз перекрестила его вослед – из окна.
Вернулась в комнату, взяла стоявшую в серванте шкатулку. Что ж – в ней ничего не прибыло, и не убыло. По той причине, что убывать там было нечему. Я только что отдала милому последнюю бумажку. Денег больше нет. Мелочи в кошельке хватит разве что на один поход в магазин. Значит, работу надо найти сегодня! И такую, чтобы рассчитывались сразу!
Я отправилась в киоск за газетой – но не дошла. На двери нашего подъезда висело объявление: «Требуется швея-надомница в мастерскую по ремонту одежды». Бог услышал мои мольбы! Работа в соседнем доме! Свободный график! Расчет немедленно! К вечеру у меня в кошельке было триста рублей, и я вприпрыжку неслась на рынок за цыплячьими грудками. Куриное филе в кляре, картофельное пюре, соус из шампиньонов, салат из пекинской капусты и яблочный самбук – у нас будет недорогой, но изысканный ужин! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок – я готова пройти этот путь. Путь к ТВОЕМУ сердцу, мой милый, СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

-Ну что это такое, скажи пожалуйста? Мне нужен покой, я должен сосредоточиться, войти в образ – а у тебя целый день телефон звонит. Какие-то тряпки по всей квартире…. Тут просто ступить негде. Ты кроишь? А не могла бы ты кроить в каком-нибудь другом месте, а не в нашей квартире? Скоро эти твои заказчицы начнут ходить к нам домой! Дорогая – ты жена известного актера! Должна уже понимать, что положение обязывает. Должна обеспечивать мне условия для творческого роста. У нас всегда было так уютно, тихо, чистенько – ты ведь у меня великолепная хозяйка. И тебе не стыдно, что ты так запустила квартиру?
Мне было стыдно! Стоило пару раз принять заказ на пошив – и от клиентов отбою не стало. Аня – хозяйка мастерской – уже обшилась с головы до ног. Тащила ко мне всех своих подружек, а те своих… . Они звонили договориться о примерках, перезванивали уточнить фасон, и охотно обсуждали последние веяния моды.
Муж был прав – заниматься всем этим дома было уже просто невозможно! Нужно было найти какой-нибудь чердачок или подвальчик, где я смогу принимать заказы. С этим мне помогла Аня. В ее доме была пустая комната – колясочная, давно превратившаяся в общественную уборную. Конечно, я вычистила оттуда полтонны… гуано… — но, право же, дело того стоило! Дома воцарились благословенная тишина и покой.
У меня появилась собственная – моя собственная – мастерская. В фотосалоне я заказала большущий постер с портретом мужа, и повесила прямо над раскройным столом. Теперь мы целый день улыбаемся друг другу! И все заказчицы знают, что это – мой муж, моя радость! СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

-Боже мой, киска, ну что это ты на себя надела? Платье, конечно, миленькое…. Я знаю, что дорогое…. Ты в любом платье выглядишь великолепно! А без платья — вообще умопомрачительно! Но ты его уже надевала. Два раза! Дорогая, ты — жена именитого человека! Могут подумать, что у меня нет денег на твои новые наряды! Ах, нет? Я посвящаю жизнь творчеству, а не наживе! Если тебе денег мало – выходила бы замуж за базарного торгаша! Искусство требует жертв! Ты же шьешь что-то там разным теткам – почему себе не можешь? Походи по бутикам, посмотри…. У тебя же бездна вкуса! Ладно, не дуйся…. На этой вечеринке никого особо интересного не будет – мелкая шушера, начинающие актеришки. Но в следующий вторник изволь одеться так, как будто мне уже вручают «Оскар»! Ты обязана соответствовать, киска…. Иди ко мне, мой котеночек….
И я соответствовала! Очень соответствовала! Я наняла швею, а потом – еще двух, и закройщицу, и вышивальщицу, и бухгалтера – чтобы освободить себе вечера, а днем ходить к косметологу, и в «Планету-Фитнесс». Я читала только глянцевые журналы. Я не пропускала ни одного модного дефиле. Я пересматривала километры тканей, кружев, лент, мехов. Я не могла спокойно спать – мне снились платья, платья, платья… . На каждый светский раут я шила себе новый наряд. Я страстно желала, чтобы мною гордился мой муж, мой любимый — СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

Представляешь, ко мне сегодня подошла сама Даша Долганцева! Сама подошла, первая, представляешь!!! Сама Долганцева!!! Как, о чем говорили? О моем творчестве, конечно! А о чем мы еще могли говорить? Все видели, что она со мной разговаривала…. Это уже слава!… Кстати, Дашенька спрашивала твой телефон, я ей дал, конечно. Как, зачем спрашивала? Нужен же ей был какой-то повод, чтобы подойти ко мне!
С легкой руки Даши Долганцевой у меня появилось много новых клиенток. Актрисы, певицы, звезды шоу-биза, светские дамы. Швейная мастерская в бывшей колясочной их никак не устраивала. Поблизости от нашего дома возводили новый, суперсовременный торговый центр. Но у меня было слишком мало денег, чтобы выкупить там хоть какую-то достойную площадь. Одной бессонной ночью в голову пришла чудесная идея – объявить подписку среди моих заказчиц. Выпустить акции! Своим акционерам я буду предоставлять скидки, и выплачивать дивиденды, и устраивать собрания – даже с фуршетом.
Идея оказалась неожиданно плодотворной. Самая дешевая площадь была на верхнем, четвертом этаже торгового центра, внутри огромной пирамиды из зеркального стекла. Покупатели не любят так высоко забираться – но там было такое пространство, столько солнца и света…. Мне очень хотелось выкупить весь этаж. Когда владельцы торгового центра увидели список моих акционеров – зеркальную пирамиду я получила в качестве их взноса в наш Уставный фонд. Я думаю, инвестор ничуть не прогадал – одним росчерком пера он заполучил к себе всю модную тусовку Москвы.
А собранных акционерами денег как раз хватит, чтобы оформить, обустроить и оборудовать мой хрустальный дворец. Старую мастерскую я продала Ане. Забрала оттуда только постер, с которого улыбался мой муж, мой золотой талисман, СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

-Послушай, детка, что это за разговоры о твоей мастерской? Где-то ты там сняла комнату с большими окнами, у кого-то назанимала денег. Мою фамилию полощут на каждом углу! Сегодня какая-то тощая субретка тыкала в меня пальцем – «смотрите, это пошел муж Манжинской». Подумать только! Ты должна это немедленно прекратить!
При знакомстве я любила представляться полным именем – Маргарита Манжинская. Это звучало сдержанно и благородно, почти аристократически. Я наслаждалась роскошью этого имени. И мне было понятно негодование супруга.
Девичья фамилия у меня – Герц. Школьные уроки физики были настоящей мукой – мальчишки дразнили меня Килогерцем, Вольтом и Амперой, и даже — Частотой Колебаний, что было почему-то особенно обидно. Ну что ж – теперь на всех моих визитках, бланках и каталогах будет написано «Стиль-Хаус Герцог». По-моему, неплохо….
Неделю я ходила, ужасно гордая придуманным названием. Потом меня в нем что-то начало беспокоить. Подспудная мыслишка крутилась и жужжала в голове, как муха под салфеткой. Еще через пару недель я поняла: «Стиль-Хаус» — это больше, чем ателье. Даже больше, чем модный салон. «Стиль-Хаус» — это ВСЕ!!!
Мне нужна толпа молодых дизайнеров, готовых делать ВСЕ – тюнинг, моддинг, рестайлинг, боди-арт и роспись под Хохлому, экстрим-граффити и вышивку крестиком! Мне нужны были отъявленные креативщики, умеющие вывернуть этот мир наизнанку и поставить его на уши! Они мне были нужны – я их искала. И находила!
На последних страницах журнала «Вог» печатают фотосессии светских мероприятий. Под одной из фотографий я прочла: «Актер Игорь Манжинский и дизайнер Рита Герцог». На фото он поил меня шампанским из своего бокала – мой муж, СОЛНЦЕ МОЕ!!!

 

-Детка, тебя никогда нет дома! Чем ты там занимаешься? Нет, ты мне расскажешь потом, как-нибудь – сейчас мне надо читать сценарий. В новом сериале у меня роль совсем иного плана, и такое перевоплощение требует от актера предельной сосредоточенности, так что я никак не могу входить в твои проблемы. Что может быть интересного в этой твоей кустарной мастерской? Я ничего не хочу слушать про каких-то портних…. Кстати, ты что-то плохо выглядишь, совсем себя запустила….
Я и чувствовала себя очень плохо…. Почти ничего не могла есть, и худела на глазах.
Пойти к врачу времени не было – «Герцог» строился и оборудовался полным ходом. Размещались заказы на пошив изделий моей последней коллекции. Дизайнеры оформляли демонстрационный зал и бутик, постоянно что-то придумывая, передумывая, переделывая и усовершенствуя. Приходили на работу новые люди – им нужно было на ходу учиться, переучиваться и повышать квалификацию – мы предъявляли высокие требования. Целый штат юристов занимался делами акционерного общества, попутно утрясая, оформляя и согласовывая допуски, разрешения, свидетельства и сертификаты.
Правда, теперь у меня было много помощников. Имелся даже заместитель, назначенный нашим главным инвестором – суровый молодой человек с легкомысленным именем Юлий.
В один прекрасный день я потеряла сознание прямо на собрании правления акционерного общества. Очнулась на руках у Юлия – он несся куда-то по лестнице, прыгая через три ступеньки, и тряс меня немилосердно. Я попробовала освободиться, но он лишь стиснул покрепче мое бренное тело — и почти придушил. Не слушая никаких возражений, отвез в ближайший медицинский центр и подверг всем возможным экзекуциям.
Часа через три мы вернулись. Акционеры присутствовали все еще в полном сборе – им и без нас было чем заняться. Юлий довел меня до кресла, усадил. Мрачно изрек «ко всеобщему сведению»:
-Господа, имею честь сообщить вам, что председатель правления акционерного общества у нас БЕРЕМЕННЫЙ!!!

 

-Ребенок? Какой еще ребенок? И что, уже ничего нельзя сделать? У меня новая роль! Мы только-только начали нормально жить! Почему ты навязываешь мне какого-то ребенка? Я совершенно не намерен посвящать жизнь каким-то горшкам и пеленкам!!! Ты уверена, что это мой ребенок?
Очнулась я в больнице скорой помощи. Муж с ужасом взирал на простыни в подозрительных бурых пятнах, на серые байковые халаты, на огромные животы, одутловатые лица, отекшие ноги моих соседок по палате. Когда мне брали из пальца кровь, его начала бить крупная дрожь. А когда принесли капельницу – он просто сбежал. Через неделю он меня навестил (я уже была в другой, более комфортабельной клинике), и сообщил: что он подал документы на развод, что он разменял квартиру (квартиру моих родителей!), что он подыскал мне неплохую комнатку в коммуналке — и мне следует освободить помещение в недельный срок.
Я смогла лишь потрясенно пролепетать:
-Мы же любили друг друга — что ж ты так, СОЛНЦЕ МОЕ?

 

В следующий раз мы встретились почти через год – на официальном открытии дизайнерского дома «Стиль-Хаус Герцог». У нашего грандиозного праздника имелась «фишка, в которой вся мулька» – показ моделей, как всегда, венчал выход в свадебном платье. А невестой была я сама. Потому что накануне мы с Юлием обвенчались.
После дефиле, концерта, фуршета…. В пятом за этот день великолепном наряде…. Почти без сил повиснув на надежном Юлькином локте…. Мечтая поскорее сбежать домой и покормить Сашку и Дашку…. В веренице поздравляющих нас «сильных мира сего» – я увидала бывшего мужа:
-Откуда, детка?… Это… и есть мастерская?… С большими окнами…. Твоя?… Как…как ты сумела?!!!
Я улыбнулась, и прислонилась к Юльке, утомленная переполнявшим меня в этот день счастьем, и объяснила так, как оно было на самом деле:
-ВСЕ, ВСЕ — БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ, СОЛНЦЕ МОЕ!!!

[Утро]

С месяц назад встретила нижестоящую статью в сети, много чего дошло про себя, в общем прочитайте сами.

 

Вадим Ротенберг
Наказание перфекционизмом

 

Эккерман, личный секретарь Вольфганга Гете, вел дневник. Однажды он записал, что в беседе с Гете высказал какие-то критические замечания по поводу одного из последних, на тот момент, произведений Мастера. Гете спокойно возразил: "Ну не всему же быть лучше лучшего." Несколько шокированный, Эккерман прокомментировал эту реплику в своем дневнике так : "Если это скромность, то весьма сомнительная". Думаю, что реплика Гете не свидетельствует ни о скромности великого поэта, ни об ее отсутствии, и к проблеме скромности творца вообще не имеет никакого отношения. А свидетельствует она только об отсутствии такого качества, как перфекционизм.

 

Перфекционизм - это стремление всегда и во всем, в любом виде деятельности достичь максимальной успешности, самого лучшего результата. Само это стремление, на первый взгляд очень достойное, в действительности содержит в себе скрытое препятствие продуктивной, и особенно творческой деятельности. Кто может определить тот предел, после которого достижение считается самым высшим и, следовательно, завершенным?
Пока речь идет только о выполнении конкретных задач, имеющих определенную конечную цель и четкий алгоритм ее достижения, задач для исполнителя, стереотипных по своей природе и требующих только добросовестности и сосредоточенности, перфекционизм может быть полезен. Хотя даже в этом случае он может мешать завершению деятельности, заставляя вновь и вновь менять и "исправлять" то, что уже не требует исправления. Но уж для творческих людей он часто становится катастрофой. Если человек настроен на максимальное достижение, ему часто бывает трудно установить для себя иерархию достижений, и проявляется это в тенденции застревать на том, что не удалось сразу, в стремлении переделать это еще и еще раз во имя безупречности - даже если это достижение касается проходной, по отношению к исходному замыслу, задаче. Между тем в любой деятельности, и особенно в творческой, естественны временные перепады и провалы, что-то может не удаваться на пути к воображаемому конечному результату, и тогда для движения вперед очень важно чувство свободы и перспективы, позволяющее творцу перешагнуть через досадную неудачу и идти дальше не оглядываясь, в смутной надежде, что она как-нибудь разрешится сама, по ходу дела, или на худой конец можно будет вернуться к ней позже, на фоне более серьезного успеха. Так, например, поэт временно игнорирует неудавшуюся строку, до того как закончит писать стихотворение.
Такая "легкость" отношения к творческой задаче, эта способность переступить через нерешенное и двигаться дальше оправдывает себя, как правило, и в науке, и в искусстве. Как часто выдающиеся ученые в процессе решения сложной и многосторонней проблемы обнаруживают, что вдохновляющая их гипотеза не только не получает пока достаточного экспериментального обоснования, но и оказывается в противоречии с некоторыми накопившимися данными и не понятно, как эти противоречия устранить. И они "легкомысленно" решают оставить эти противоречия на потом и двигаются дальше, и затем, на каком-то очередном витке развития проблемы, как бы сами собой открываются возможности для разрешения этих противоречий. Но конечно же не сами собой, а потому, что ученый не пожертвовал своим общим, увлекшим его видением проблемы в целом во имя немедленного решения частных нестыковок.

 

Если погрузиться в шлифовку отдельных деталей по ходу дела, как этого настойчиво требует перфекционизм, не способный примириться с недовершенным, то незаконченным часто как раз и остается то целое, ради которого, на первый взгляд, творец так бился над каждой деталью. Но это только на первый взгляд. В действительности его толкало к этому Сизифому труду не стремление к достижению гармонии всего произведения, а болезненная, навязчивая невозможность даже на время отвлечься от того, что представляется ему в данный момент незавершенным. И страх незавершения может парализовать любые усилия.
Самая безупречная и строго выстроенная теория (к созданию которой так стремятся ученые) все равно никогда не исчерпывает всего богатства не только реального мира, но и конкретной изучаемой проблемы, если она достаточно масштабна (а не масштабными - зачем заниматься!) Но теория может создать иллюзию такого исчерпывающего объяснения, и тогда оправдывается шутка одного профессора: "Величие ученого определяется тем, на сколько лет ему удалось задержать развитие науки". В научной концепции ее открытость к противоречиям открывает возможности для дальнейшего поиска и направляет этот поиск. Ученые действительно великие открывают едва ли не больше новых проблем, чем представляют окончательных решений, и метафорой научного прогресса мог бы быть расширяющийся круг, чья площадь становится все больше, и одновременно все больше становится периметр этого круга, его граница с неохваченным им пространством. Что с этим делать перфекционизму, стремящемуся сделать круг всепоглощающим?...
Не так уж редко общая картина произведения даже выигрывает от того, что что-то остается недосказанным и недооформленным и какие-то детали выписаны не до конца. Эта видимая незаконченность оставляет свободу для воображения воспринимающего, и он тем самым превращается в невольного соавтора, и такое произведение порой запоминается лучше, чем безупречно отшлифованное.

 

Всегда незавершенность хороша.
Она случайна и неповторима.
Чем тщательней отполирован шар,
Тем незаметней катится он мимо.

 

Так стоит ли обтачивать углы
И сглаживать неровности устало?...
Что может быть величественней глыб,
Еще не превращенных в пьедесталы?..

 

Эта закономерность проявляется даже в мелочах. Когда я сажусь за новую статью, мне обычно очень трудно начать. Первые же написанные мною строки вызывают у меня возражение и даже раздражение своей необязательностью, недостаточной точностью и выразительностью, кажется, что они могут быть заменены любыми другими, и в тех случаях, когда я позволял себе пойти на поводу у этого побуждения, я не мог остановиться в процессе исправления и так и не мог добраться до основной идеи статьи.
В конце концов я научился подавлять свою начальную неудовлетворенность, утешая себя мыслью, что это только черновик и когда я все сформулирую до конца, я смогу пересмотреть текст и исправить все, что не будет меня устраивать. Когда, утешившись этой мыслью, я дописывал статью до конца без мешающей самокритики, нередко оказывалось, что то, чем я не был доволен в начале, вполне вписывается в общий стиль изложения (и не обязательно потому, что весь стиль никуда не годен!) и больше не вызывает протеста. А если все-таки вызывает, то все вполне поддается исправлению, и его без большого напряжения совершал я сам (или моя жена, которая не была отягощена авторскими сомнениями, порожденными вечным несоответствием внутреннего исходного замысла и его реализацией, и была способна уловить целостность созданной картины и привести все компоненты текста в соответствие с этой картиной. Такую помощь, к сожалению, никому не могу посоветовать - она одна такая).

 

Постоянное недовольство результатами любой своей деятельности, обусловленное перфекционистскими установками, порождает также чувство вины, и это чувство может парализовать человека, особенно если, как говорится, сделанного не воротишь.

 

Перфекционизм необходим при выполнении школьных заданий, но то, о чем восторженно говорят "Это класс!" - в творчестве или в жизни - не имеет отношения к школьному обучению.

Изменено 29 июля, 2012 пользователем Утро

[Рогачёва Ольга]

Не нашла более подходящей темы,поэтому размещу ссылку на статью в этой теме. Это ссылка на блог Наташи Лаурель,которую читаю с большим интересом. Все пакуем чемоданы и в Высокие дома)). http://natasha_laurel.livejournal.com/

[mozaik]

Элиза Ожешко "Марта", 1873
Мастерская, примыкавшая к магазину, представляла собой обширную комнату, где за столом у окна, заваленным множеством лент, кружев, перьев, цветов и кусков материи, сидели три молодые женщины и шили шляпы, чепчики, готовили всякую искусную отделку для платьев. В глубине мастерской стучали две швейные машинки, а среди комнаты стоял второй стул, на котором между выкройками и больими кусками сукна, полотна, батиста, кисеи лежали ножницы, мелки в свинцовой оправе, карандаши. Все женщины в мастерской были поглощены своей работой, только одна при появлении Марты подняла голову от машины, поглядела на вошедшую и, встретившись с ней глазами, ответила любезным поклоном на ее поклон.
Хозяйка указала Марте на стул рядом с одним из столов, потом обратилась к молодой мастерице, прикалывавшей в эту минуту пышное страусовое перо к бархатной шляпке.
- Панна Бронислава! - сказала она. - Вот эта дама желала бы работать у нас. Обстоятельства складываются удачно. Как раз вчера мы говорили с вами о том, что еще одна пара рук очень нам пригодиться.
Мастерица, к которой обратилась хозяйка, видимо, считалась здесь старшей. Она встала и подошла к столу.
- Да, пани, - ответила она. - С уходом панны Леонтины одна машина у нас освободилась. Панна Клара и панна Кристина не справляются с работой. А я не могу уделить достаточно времени кройке, так как должна заниматься шляпами. Работа задерживается и заказы не выполняются вовремя.
- Да, это верно, - помолчав минуту, сказала хозяйка. - Я уже сама об этом подумывала, и раз пани Свицкая изъявила желание работать у нас, то почему не исполнить желание дамы, которая в свое время удостаивала нас заказами?
Панна Бронислава вежливо поклонилась.
- Безусловно, - сказала она, - если только пани умеет хорошо кроить?..
Эти слова были сказаны вопросительным тоном.
Три женщины, стоявшие у большого стола, минуту-другую молчали. Хозяйка и ее помощница вопросительно глядели на Марту, а Марта разглядывала лежащие на столе выкройки. Они были сверху донизу, вдоль и поперек исчерчены черными линиями, прямыми, кривыми, они образовывали всевозможные геометрические фигуры, в которых неопытному глазу трудно было разобраться.
Марта медленно, с трудом подняла веки:
- Я не могу вас обманывать, это было бы нечестно с моей стороны и, пожалуй, ни к чему бы не привело. С кройкой я знакома, но очень мало, могу скроить воротничок и, пожалуй, простую рубашку... Но нарядное белье, не говоря уже о платьях и пальто, я кроить не умею...
Хозяйка магазина помолчала, а на губах панны Брониславы появилась ироническая улыбка.
- Удивительно! - сказала она, обращаясь к хозяйке. - Столько народу хочет заняться шитьем, но как трудно найти кого-нибудь, кто хорошо кроит! А это ведь основа всей работы.
Затем эта, видимо, опытная портниха обратилась к Марте:
- А как насчет шитья?
- Шью я неплохо, - ответила Марта.
- Конечно, на машине?
- Нет, на машине я никогда не шила.
Панна Бронислава с недовольным видом скрестила руки на груди и стояла молча. Хозяйка была теперь уже менее любезна, чем раньше.
- Право же, - сказала она, запинаясь и с некоторым смущением, - право, мне очень жаль... мне нужна мастерица, умеющая кроить... и шить тоже, но на машине... у нас шьют только на машинах.
И снова наступило молчание. Губы Марты дрожали, лицо то краснело, то бледнело.
- Пани, - она посмотрела на хозяйку мастерской. - А разве я не могу научиться?.. Я работала бы пока даром... чтобы подучиться...
- Это невозможно! - почти резко перебила ее панна Бронислава.
- Это неудобно, - сказала и хозяйка, более вежливая, чем ее мастерица, и пояснила: - Мы шьем большей частью по заказам, из материалов, слишком дорогих для того, чтобы на них учиться. У нас всегда спешка, потому что из-за недостатка опытных мастериц мы задерживаем заказы... а это влечет за собой убытки и неприятности. Поэтому я могу принять только хорошо подготовленную работницу. Поверьте, мне очень жаль, что я не могу исполнить вашу просьбу.
Выйдя из магазина, Марта пошла не домой, а в противоположную сторону. По выражению ее лица легко было догадаться, что она бредет без цели; ее спрятанные в рукава пальцы были судорожно сжаты...

[Дриада]

Елена Савранская
ПОРТНОЙ

 

Что это был за портной! Это был Великий Портной, можете мне поверить. К нему шли по большому знакомству, шли как к косметологу - прятать недостатки. - Что вы мне принесли?! - кричал он всплескивая руками, глядя на отрез. - Вы что, хотите, чтобы я обрезал себе пальцы, пока я выкрою из этого лоскута вам платье?! Он кричал, а глаза его блестели весело и азартно, потому что он был мастер и ему было интересно выкроить платье из вашего "лоскута" и торжественно вручить вам обрезки в знак того, что он честно использовал "матерьял". Он жил в нашем дворе. У него была мастерская на первом этаже и его любимое место было на подоконнике. В летнее время окно было открыто с утра до вечера, портной судачил с прохожими и шил. Он мог шить сутками, не отрываясь. Жизнь проходила мимо него, сквозь него, а он определял перемены по длине юбок, форме брючин, высоте каблуков и причесок. Отмечал дни рождений свадеб или похорон розово-голубыми, белыми и черными лоскутками, устилавшими пол вокруг его раскройного стола. Отделял главное от неглавного одному ему понятным способом и никогда ничему не удивлялся. - Ты знаешь, что твоя дочь выходит замуж? - причитала его жена. - И за кого? За Борю из дома №5. Что ты сидишь? Сделай что-нибудь! - Хорошо, - сказал портной и сшил дочке свадебное платье. Вам конечно не надо говорить, что это была самая красивая невеста. А как была счастлива новоиспеченная свекровь, одевавшаяся с тех пор исключительно у Своего портного! В общем, жили потихоньку... - Что ты все сидишь? - продолжала жена. - Наша девочка уже ждет ребенка. - Хорошо, - улыбнулся портной и сшил ей сарафан солнце-клеш, в котором дочь отходила последние месяцы беременности, а потом с той же невозмутимостью обшивал трех, появившихся один за другим внуков. С утра до вечера мелькала его иголка, выводя маленькие и большие стежки, наметку и узоры. С утра до вечера стрекотала его швейная машинка, - настоящее произведение антикварного искусства, тускло блестевшее полустертыми бронзовыми узорами. Он разговаривал с этой машинкой, как с живым существом, обсуждал с ней новости, жаловался на радикулит и родственников. Каждый вечер протирал ее мягкой тряпочкой, а по праздникам смазывал, накрывал сукном и отодвигал в дальний угол стола. - Что вы смеетесь, - сердился он, - ей тоже надо отдохнуть от такой жизни. Он был мастером перелицовки, волшебником, способным из одной старой вещи сделать две, причем новые, правда меньших размеров. Он был прекрасным человеком, но ко всему имел свое мнение и обожал спорить. Желаемый фасон приходилось отстаивать чуть ли не со скандалом. Длина рукава и форма ворота имела решающее значение. А что приходилось выслушивать нашим девушкам, когда пришла пора мини юбок. - Что вы мне заказываете?1 - кричал он, презрительно морщась. - Вы хотите короткую юбку или широкий пояс?! Если у вас нет денег на матерьял, так я доложу. Иногда портной создавал совершенно ненужные, даже нелепые вещи. Торбочки из лоскутков, или дорогое вечернее платье, расшитое бисером. - Это платье будет носить сама королева, - пристраивая на бретельку огромную шелковую розу, обещал портной. - Остановись, - вздыхали родственники. - Где ты и где королева. У нее полно своих портных. - Хо! - отвечал портной, залихватски закидывая сантиметр за плечо, словно шарф, - Вы у меня еще посмотрите! Но, когда дочь нашего аптекаря Оля решила принять участие в конкурсе красоты, то ей конечно, понадобилось вечернее платье. И у портного оно конечно нашлось. И что вы думаете? Она таки выиграла этот конкурс, и ее фотография в этом платье была во всех газетах. - А что я вам говорил?! - торжествовал портной. - Ну, мы думали, что ты имел ввиду королеву Англии, - пожимали плечами родственники. - Не важно, что вы думали, важно, что я говорил, - воздевал палец в небу портной. Кстати, Оля потом очень удачно вышла замуж. Не за принца, конечно, но за очень порядочного человека. А портной шил сарафаны и юбки, блузки и платья, с рукавами и без, с декольте и без, со складками, разрезами и выточками, всего за три примерки, велев клиенткам зажать зубами ниточку, якобы для того, чтобы "не зашить ум", а на самом деле для того, чтобы клиентки во время примерок не мешали своей болтовней и советами. В его мастерской было огромное, до полу зеркало и перед ним такая специальная табуреточка для примерки: клиентка становилась на эту табуреточку, и конечно, ощущала себя королевой на примерке парадной мантии. Если клиентка была высокая, то на табуреточку становился портной. Он был уже старым, сморщенным, но таким же быстрым и ехидным, как в молодости. - Да, вы таки имеете фигуру, - говорил он, снимая первую мерку. - Только я еще не понял, какую. Он плохо помнил имена своих клиентов, но никогда не забывал вещи, которые шил. - А мнется, как моя жизнь, - разглаживая готовое платье качал головой портной. - Что за матерьял пошел, что за матерьял. Он пользовался допотопным чугунным утюгом и для всех оставалось загадкой, как он умудрялся нежнейшим образом разглаживать тончайшие кружева, батист, а потом и новомодную синтетику, которую, собственно не нужно было гладить, но не изменять же своим принципам из-за новых тканей. Портной был пророком, которому конечно никто не верил. - О, этот мальчик будет великим музыкантом, - предвещал он, послушав, как соседский сын мучает пианино, и уходил шить ему фрак. - Ну, что ты делаешь?! - вопрошала жена. - Это же еще ребенок. - На вырост, - размечая мелом ткань, отвечал портной. Фрак мог висеть в его шкафу 10-15 лет, и будьте спокойны - дожидался своего часа. На вырост. Это было его любимое выражение. Он шил костюмчики и платья первоклашкам - с запасом, на вырост. Он шил какие-то головокружительные туалеты, призванные обозначить торжественные события в жизни их будущих владельцев. На вырост! Иногда эти туалеты ждали, как тот фрак, по нескольку лет, потому что люди должны были дорасти до одежды этого маленького, веселого, измазанного мелом портного, который любил шить сидя на подоконнике, здороваясь с прохожими, потихоньку сплетничая о том, о сем, а в промежутках между платьями и брюками подхватывать тонкой иголочкой расползающиеся края и заштопывать само время.